СЕРГЕЙ ЧЕФРАНОВ
Межа
Батя сидел на привычном месте за столом. Вертел в руках чашку, хмурил брови. Перед ним, склонив плечи и голову до самой скатерти, торчал как подгнивший сморчок, долговязый Петька.
- Кто, кроме Вас, Трофим Трофимыч? Никто! И дороги никто не знает, и силища нужна.
- Ты, Петька, толком скажи, что нужно. А то Трофим Трофимыч молчать долго не любят. Смотри, как бы не солоно хлебавши пришлось назад вернуться, в контору-то свою агитационную, - проскрипел старичок Прохор, по обыкновению просиживавший штаны на лавке под окном.
Батя молчал.
- Не солоно хлебавши уже не получится. Чай у вас сладкий, и пряники имбирные, - ответил Петька, - а что до конторы… Так дело нужное, государственное, из самой Столицы сигнал поступил – поднять межу.
- Конечно, - вступила в разговор Марья Моревна, - без межи какая жизнь? А вдруг Данила-мастер своих поросят распустит, и они на нашу сторону набегут?
- А то наши к нему не бегают? – скептически произнес Иван, подпиравший дверной косяк. – В прошлом году целый выводок сбежал. Спасибо Даниле, сам всех переловил. А то бы до самого Свистуна-разбойника добежали, еще неизвестно, какими бы вернулись. Свистунами-горлопанами поросячьими. Корми их потом. Что ни дай, все одно – ни жира, ни мяса. Одни кости да … компоста этого...
- Вот-вот, поддакнул старичок Прохор, - не в коня корм. Разорение. Так ты про межу-то поподробней, поподробней скажи. Может, Трофим Трофимыч и согласятся.
- Да я вам и пытаюсь все растолковать. И в книжке вот – написано, - Петька положил палец на тощую брошюрку, оставив на ней мокрый след.
Брошюрка вздрогнула и переползла поближе к Марье Моревне.
- Ну и толкуй, толкуй, мил человек, ты на то и поставлен, чтобы толковать, - продолжил степенную беседу старичок Прохор.
Со второго этажа по ступенькам сбежала Василиса:
- Толковать, или толочь? Как правильно. Ой, надо у щуки спросить!
Василиса быстренько проскочила мимо Ивана, подтолкнув его локтем.
- Что встал? На работу опоздаешь!
Иван тряхнул головой, оторвался от косяка:
- Ладно, сами думайте, мне некогда.
Он вышел. Дверь за ним закрылась не сразу, и было слышно, как в сенях щука растолковывала Василисе:
- Я и говорю тебе, девка окаянная. Воду в ступе. В ступе пестиком. Брызгает, потому надо тихонечко, осторожненько.
- Ну, придумают же! – удивлялась Василиса. – И долго толочь?
- Иди, иди уж, насмешница.
В сенях забулькало - то щука опустилась на дно.
Василиса вернулась в горницу, присела на стул возле Бати, приподняла за уголок обложку брошюрки.
Из-под обложки быстро выскочила и снова спряталась розовая, как кошачий язычок, фига с обкусанным ногтем на торчащем пальце.
- Сама дура! – воскликнула Василиса и воззрилась на Петькин нос.
- Ну, если коротко, - начал Петька, жалобно поглядев на блюдо с пряниками, - межа межует.
- Ну! – поразился старичок Прохор, - а я думал, она там просто так. А она, оказывается, вот что делает!
- Да, подтвердил Петька. – И нам от этого межа…, межуйст…, ме-же-ва-ния, - проговорил он по слогам, скосив глаз на брошюрку, которая понемногу продвигалась к локтю Марьи Моревны, - большая польза вроде как.
- И как? – снова спросил неугомонный старичок Прохор, для важности выставив вперед бороденку.
- Что заладил! Как? Как? – видишь, человек-то, Петька, книжку принес. В ней все про все сказано, - Марья Моревна взяла в пухлые ладони брошюру и осторожно начала ее перелистывать.
- Вот негодники! Буквы какие маленькие, ничего не вижу! – Марья Моревна повертела брошюрку, покачала головой и протянула ее Василисе:
- На, прочти!
- Вот еще, - обиделась Василиса. – Я что, сказочница, по писанному читать? Кота позовите.
- Кот в командировке, - сообщил Прохор, - вернется к вечеру, когда сливки снимать будем.
- А транслейтер у вас есть? – с надеждой спросил долговязый Петька, поворачивая голову, при каковом маневре оказался нос к носу с большим имбирным пряником в форме утки.
- Транслейтер быстро все разъяснит, - добавил Петька, скосив глаза на пряник.
Василиса всплеснула руками:
- Был, был транслейтер. Правда, отечественный, «толмач ХР». Ваня его для усиления тяги в печку вмонтировал. Их один завод выпускает. Зимой печки, летом – в туристический сезон – «толмачей». А своей тяги у них мало, только до Данилы-мастера достает. А что нам про его семейные дела все слушать. Скучно!
- Ну, давай, значит, почитаем, - сказал старичок Прохор и просеменил к столу. Взял затрепетавшую брошюру и так же бодро направился к печке.
Брошюра забилась у него в руках. Из нее вырвались несколько листиков, пометались по горнице и улетели в неприкрытую полностью дверь. Из сеней послышался всплеск, клацанье челюстей и хруст сминаемой бумаги.
Старичок Прохор открыл заслонку и кинул сникшую похудевшую брошюрку в огонь. В трубе завыло. Потом заголосило на тысячи ладов. Потом все стихло.
Старичок Прохор приложил ухо к печке.
- Ну, что слышно? - спросила Василиса.
Прохор молчал, только зажмурил глаза и шевелил губами.
- Не тяни душу! Говори, что слышишь, - прикрикнула Марья Моревна.
Батя поставил пустую чашку на стол:
- Ну, говори!
Старичок Прохор оторвал ухо от печки, раскрыл глаза, протер их кулачками, вздохнул:
- Молчит. Нет тяги. Кончилась.
- Ну, вот, - обиженно протянул долговязый Петька, приподнимая голову от стола. – А еще передовые фермеры называетесь. Как же вы так, в отрыве от цивилизации хозяйство ведете?
- А вот так и ведем, - ответила Марья Моревна, наливая в чашку чай и пододвигая ее к Бате. – Своим умом, на всем своем.
- По-научному «натуральное хозяйство» называется, - пояснила Василиса. – Мы в институте проходили.
Петька протянул руку к прянику, повертел его в руках.
- Ну, а насчет межи как? Пойдем, что ли. Там силища нужна.
Старичок Прохор снова занял позицию на лавке, почесал бороду:
- Тут с кандачка не решишь. Тут совет надобен. Обстоятельства должны сложиться. Ну и примета какая никакая явиться. Подождем.
- А пока чайку свеженького. С пряничками да вареньецем, - обрадовалась Марья Моревна, забирая у Петьки чашку и подставляя ее под краник самовара. – Авось, долго ждать не придется.
- Да уж, - произнес Батя и с тоской посмотрел в окно.
- То-то и оно, - добавил старичок Прохор, устремив взгляд туда же.
Стекло в окне просветлело и стали видны тучи, невозмутимо нависающие над хутором и торчащей из-за сосен диспетчерской башней аэродрома.
Марья Моревна и Василиса молчали, покачивая головами. Ждали.
На окно с той стороны взлетел петух, поерзал коготками по гладкому отливу, не удержался и свалился вниз.
- Не будет сегодня точного времени, - вздохнул Прохор, - минут на десять опоздает, пока оправится.
- Надо! – вдруг сказал Батя, хлопнул ладонью по столу, и поднялся. – Надо!
- Вот и я говорю, без вас – никак, - залепетал Петька, вскочив и наскоро запихивая пряничный утиный нос за щеку.
- Ну и сходите, сходите, до обеда не обернетесь, так я к ужину вас ждать буду, - сказала Марья Моревна, и толкнула дочку в бок:
- И ты пойди, мужская сила без женского ума, что колесо без оси – заваливается!
- И Данила-мастер, наверное, там уже. Я его вчера вечером уговорил, - сообщил Петька, засовывая длинные руки в рукава пестрой, как клумба перед зданием аэровокзала, куртки.
- Вот, какую куртку выдали, - похвастался Петька, - карманов много, и грязь не пристает. Для такой работы – в самый раз.
На крыльце долго ждали старика Прохора. Он что-то копошился в сенях, потом появился в пыльных сапогах гармошкой, старом тулупе и оранжевой каске.
- Там, у межи – пригорочек есть сухонький. Так в тулупе в самый раз будет полежать. А это, - он показал длинным сухим пальцем на каску, - техника безопасности. Вдруг что-то не так пойдет, а касочка – на месте.
- Ну, все собрались, - сказала Василиса. Потом подумала:
- Может, взять чего-нибудь, лопатку какую-нибудь?
В каске открылось окошечко, из нее высунулся многочленный рычаг со свистком. Свисток свистнул.
По свистку со двора прибежала стайка огородников, и выстроилась в шеренгу. Лопату тащил последнийиз них, придерживая ее над собой четырьмя лапками и с трудом удерживая равновесие на оставшихся двух.
- Вот, - поднял палец старичок Прохор, - прогресс. Командует!
Ремешки каски, еще не застегнутые, взвились по сторонам головы Прохора, и со щелчком сомкнулись под подбородком.
- Больно, - сказал Прохор, пытаясь засунуть палец под ремешок. – Не лезет.
- Пойдем, пойдем, Данила-мастер, не ровен час, не дождется, - торопил Петька.
Все посмотрели на Батю.
Батя взял в руку узловатый посох, стоявший у двери, ударил о землю.
- А ведра!
Василиса топнула ножкой. С грохотом из-за угла выскочили ведра и построились за огородниками.
Батя поднял посох, подумал, и снова ударил им о землю.
- Пора!
Посох попал в небольшую лужицу. Лужица брызнула и зашипела, испаряясь.
До межи шли сначала по стежке-дорожке. Стежка-дорожка норовила все затеряться в траве, а то и вообще спрятаться под землю, но Батя приподнимал посох, и снова трава расступалась над утоптанной и кое-где посыпанной мелким гравием тропинкой.
- Понаехали, опомнились, - бормотал Батя, - знать, не дает покоя межа!
Потом перешли мостик, скинув батинымпосохом сохнущую на перилах ворону в темную речку. Рядом с вороной висела чья-то рубашка в клеточку. Ивы на берегу зашелестели листьями, заголосили. Под мостом послышалось хлюпанье и недовольный голос произнес:
- Хорош баловаться. Я ж ее не зря за хвост – и на мост, а чтоб сохла. Чучело сделаю.
Все остановились, повернув головы к воде и прислушиваясь.
- Водяной, что ли? – спросила Василиса, - Так он не здесь живет. Да и зачем ему чучело – сам не шибко красивый?
- И рубашка чья-то, надо в бюро находок, в «Затерянный Мир» отнести. Там разберутся, – сказал Петька, снимая рубашку с перил.
- Да нет, не водяной я, - снова раздался голос, и из-под моста показалась сначала курчавая голова, а потом и блестящий черный торс Джона. В одной руке он держал ворону.
Джон ловко забрался на мост, выдернул из рук Петьки рубашку и стал ее надевать.Рубашка некоторое время сопротивлялась, потом хихикнула и обросла шерстью. Джон пошевелил плечами:
- Так-то теплее, а то календарь барахлит, все норовит на летнюю моду переключиться. Присылают из дома всякую ерунду, думают, раз глобальное потепление, так везде Сахара!
Джон пристроил ворону снова на перила и спросил.
- Куда идете?
- Межу поднимать, - ответил Петька, пряча пустые ладони за спину и выпячивая грудь.
- А я думаю, что за топот такой, поговорить не дают.
- А с кем это ты там болтаешь? Снова с русалками?! – поинтересовалась Василиса.
Джон покосился на Петьку и сделал вид, что не услышал вопроса. И заговорил о другом:
- Межу поднимать! Вот так-так! Ту, что упала и совсем в землю вросла?
- А разве у нас другая есть? – спросил Петька и захлопал себя по карманам:
- Где-то у меня точное описание было, с количеством.
- Ну и я с вами, - сказал Джон. – Не возражаете, Трофим Трофимыч, против интернационала? То есть помощи по-соседски?
Батя ничего не ответил, и снова зашагал вперед, постукивая посохом по доскам моста. На досках оставались обугленные пятна.
- Вы, Трофим Трофимыч, набалдашничек поверните. Он у вас на максимуме стоит, - посоветовал Джон, - а то вон и кончик уже раскалился.
- Потерпит, - ответил Батя, - остынет еще. Чай, не на прогулку взяли.
- Точно, точно, так и есть, - встрял в разговор старичок Прохор. – Межа – она в канаве лежит. Может, еще и вода там осталась – с оттепели.
- А что, с русалками жарко так, что ты без рубашки под мост полез? – шепотом спросила Василиса Джона. – Они же хладнокровные, как лягушки.
- Да нет, так же шепотом ответил Джон, – не в русалках дело. Там под мостом теплоцентраль проходит. Жарко от труб, понимаешь?
- Как не понять! – хитро улыбнулась Василиса. – Конечно, теплоцентраль. Как же!
- О чем это вы? Какая теплоцентраль. Я думал, русалки! – спросил старичок Прохор, хватая Джона за мохнатый рукав
Джон снова покосился на долговязого Петьку:
- Труба там, говорю, с горячей водой подтекает. Серая Шейка жалобу написала – экологическая катастрофа, мол, рыба ей вареная не по вкусу! Вот я и смотрел, что да как.
- Катастрофа? Рыба? Написала? Когда? – заволновался Петька.
- Не бери в голову, - успокоил его Джон, - уже все в прошлом.
- А! В ПРОШлом*, - успокоился Петька. – Ну и хорошо. Там мой напарник теперь работает. У него не пропадет.
За разговорами до места дошли быстро. Даже чуть не проскочили, да Данила-мастер вовремя окликнул. Он пораньше пришел, огляделся и в малинник забрался. Позвал Батю басом – чистый медведь. Василиса от страха и неожиданности даже к Джону на грудь чуть не бросилась. Но, чего не было – того не было.
Данила восседал на пне и счищал веточкой грязь с сапога. Батя неодобрительно посмотрел, как он это делает, и пожурил:
- Лучше бы не на землю, а на берестянку какую-нибудь счищал. Грязь в этих местах не простая, чай, будет.
- Да я, - виновато ответил Данила, - хотел от березы лубок отодрать, а она так жалобно заноет, мол, «кто меня кудрявузаломати». Так тоскливо стало, что и грязь не нужна. Пускай, думаю, пропадает.
- А что это за грязь? - спросил Петр. – Есть спецификация?
Его не услышали. Данила встал, уступая место Бате. Батя сел.
Помолчали.
- Ну, так как, будем тянуть? – снова спросил Петька, отворачиваясь от ветки, усыпанной ягодами.
- За что тянуть? – деловито откликнулся Джон, вытирая малиновыми ладонями малиновые губы.
- А вот у меня веревка есть, - сказал Данила-мастер, вытаскивая из-за спины бухту веревки и бросая ее к ногам Петра.
Петька почесал за ухом, посмотрел на остальных. Все тоже смотрели на него, в глазах сияло ожидание чуда.
- Так, а эти зачем тут, - спросил Петька, кивая на огородников.
- Тянуть, - ответил старичок Прохор. – А вот цеплять они не обучены. Это наше – человечье.
Петр пожал плечами, и полез в канаву. Засунул руки по плечи в грязную муть, в тину и осоку, долго возил ими по дну.
- Все, подцепил, - сказал он, - потянем, что ли?
Из каски на голове Прохора выскочил свисток и свистнул. Огородники сгрудились по сторонам канавы, схватились за концы веревки, и начали тянуть. Свисток насвистывал веселенькую песенку.
Во время особенно залихватской трели веревка не выдержала. Огородники кубарем покатились в малинник.
Батя привстал, посмотрел на грязь в канаве:
- Тяжела.
- Ох, как тяжела, не поднять с первого разу-то! – закряхтел старичок Прохор и стукнул себя по каске:
- Свистни, что ли! Созывай народ-то!
Батя, окончательно встав и поправив ремень на поясе, махнул ему рукой:
- Не надо, пусть отдыхают. Слабоваты они для такого.
Потом еще раз глянул в канаву:
- А не мало ее набралось.
- Не мало, не мало, Трофим Трофимыч, - поддакнул старичок Прохор. – Жидковата только.
Ну, - вздохнул Батя, оглядывая посох и счищая с его острия кончиком сапога налипшие травинки и листики, - против жидковатости у нас средство имеется.
Он подошел к краю канавы и опустил посох в нее.
Из канавы повалил пар.
Данила-мастер встал рядом с Батей:
- Брось ты этот кипятильник. Жарко, душно. А так – хоть грязновато, да по холодку сподручнее.
- Погодь, сейчас в самый раз будет, как сметана.
- Конституция, конституция важна, - заметил старичок Прохор, суетясь вокруг брошенного на пригорочек тулупа, - конституция – первое дело!
- Да не конституция, а консистенция, старая твоя голова! – поправила его Василиса.
- Что это он про конституцию заговорил, - беспокойно прошептал длинный Петр на ухо Джону.
- Не бери в голову, - успокоил его Джон, - лучше штаны закатай. Сейчас будет готово.
Батя с видимым трудом вытянул посох из канавы. Куски грязи с приятным чмоканием шлепнулись обратно. Батя поднес кончик посоха к носу, понюхал. Потом дал понюхать Даниле-мастеру. Тот согласно кивнул головой.Батя величаво огляделся.
- Ну, пора. Давайте, ХЛОП**цы!
Ведра гурьбой вылезли из малиновых зарослей, сгрудились, позвякивая друг о друга, на краю, теснились, пока последнее с разбегу не столкнуло всех и само, не удержавшись, кувырком полетело вниз.
Жестяной визг прекратился, и через пару минут ХЛОПцы по одному начали выбираться. Джон подхватывал их за дуги, помогал. Василиса обтирала оцинкованные бока тряпочкой, а старичок Прохор подсчитывал, начиная заново с каждым новым, поставленным Джоном на тропинку.
- А ты что сидишь, где твои-то? – спросила Василиса Данилу-мастера. – Смотри, до дождя забрать надо. А то развезет, а с жидкой - проку меньше.
Данила хитро улыбнулся, прищурился и тихонько, как птичка, присвистнул.
Старичок Прохор стукнул себя по каске и сказал, обратив насколько возможно глаза к выскочившему многочленному рычагу со свистком:
- Вот, слушай, как надо. А то оглохнуть можно от твоего командования.
На птичий посвист Данилы-мастера из кустов выкатилась малахитовая ванна. Из нее с каменным стуком высыпалась дюжина малахитовых же половников, и давай мелькать в воздухе – в канаву, да в ванну, в канаву, да в ванну. А Данила только стоял да посвистывал.
- Они у тебя что, без команды не работают? Все время свистеть надо, - задал технический вопрос Джон.
- Из-уить-ба-уить-ло-уить-ва-уить-ны, - ответил Данила, перемежая каждый слог свистом.
Потом, когда последний половник опорожнился в ванну и катался по траве, начищая зеленые бока до прежнего сияния, добавил:
- Так-то они на ферме все время, в молоке да в сметане. С котом, правда, не ладят.
- КОТ***ов, ясное дело, они не любят. Тонкая электроника, да и без волшебства, наверное, не обошлось? – Джон заговорщицки прищурился и понизил голос.
- Не без этого, - ответил Данила-мастер и осторожно оглянулся на Петра. – Только я про нормального кота говорил. Рыжего, с усами, который мышей ловит.
- А, этого, - разочаровано произнес Джон, - если про такого, тогда – к Василисе. Она к рыжим не равнодушна. Потому и за Ивана пошла.
Тут Батя вздохнул. Снял с себя ремень, легкий кафтан, сложил все на пне, придавил сверху посохом. Подошел к канаве и стал осторожно спускаться в нее.
- Вот я же и говорил! Без вас невозможно, Трофим Трофимович, - радостно закричал длинный Петька.
Данила-мастер полез следом за Батей. Затем – согласно чину и возрасту, старичок Прохор, Джон и, наконец, пустили и Петра.
- Ну, подымем, что ли? – сказал, наклоняясь и запуская руки по локоть в оставшуюся грязь, Батя.
- Потянем, - подтвердил Данила, становясь напротив Бати и точно также нагибаясь.
- Вставай, проклятьем заклейменный, - просипел старичок Прохор, возя руками там, где, по его мнению, была вершина межи.
Джон молчал и только сопел, когда брызги попадали ему на лоснящуюся черную физиономию.
- Что за проклятье? – отплевываясь, спросил Петька, - из УК****?
Он, забираясь в канаву, поскользнулся, и упал плашмя. Теперь стоял и раздумывал, с какой стороны присоединиться к остальным.
- Не знаем мы, откуда, - ответил Прохор, - знаем одно, проклятье было. Хор-р-рошеепр-р-роклятье. Др-р-ревнее.
Батя разогнулся первым. Встал, насупил брови. Остальные вместе с ним смотрели вниз, где под ногами, невидимая, сопротивлялась подъему межа.
- Не получается? – спросила с бережка Василиса. – А на раз-два-три пробовали?
Мужики ей не ответили.
- Да, - нарушил молчание Батя, - тяжела.
- А делать-то что, а, Трофим Трофимыч, - слезливо проговорил Петька, - дело-то государственной важности!
- Плохо дело, - внес свою лепту старичок Прохор.
Помолчали.
- Ну, так как? – с дрожью в голосе спросил Петр, - продолжим?
Батя помолчал, пошевелил бровями. Раздвинул губы:
- Думать надо.
Сказав так, он, не торопясь, ухватившись за корни березы, вылез из канавы и сел, сложив ноги крестом. Остальные тоже выбрались вслед за ним, уселись, как мудрецы, в ряд. Начали думать.
Джон вроде заколебался, садиться ли со всеми в ряд, но Данила-мастер дернул его за рукав:
- Садись и ты, интернационал.
Один Петька не находил себе места, то вставал, то садился, все пытался отряхнуть свою новую куртку.
- Вот, обратился он к старичку Прохору, - говорили, что грязь не пристает. Еще как пристала! И засохла, как корка. Броня теперь, а не куртка.
- Тсс, - прошептала ему Василиса, - не шуми, не мешай. Думают люди!
Зашумел в верхушках деревьев ветер. Опустился, пробежал по молодой травке, погладил землю по шерстке. На ближний камень выскочила лягушка, сняла на всякий случай корону с головы, прижала ее лапкой к камню. Уставилась, не моргая, на думающих мужиков.
Из канавы послышался гул. Петр осторожно подошел к краю, поглядел вниз, заворожено прошептал:
- Поднимается! Сама поднимается.
- Что стоишь, - проквакала ему лягушка, - поищи, чем подпереть, а то мысли, чай, не резиновые, век держать не хватит.
Петька заметался, побежал к березе, стал ее ломать.
- Ох, не тебя я ждала! Не такого! – запричитала береза.
- А нечего было песни жалостливые петь. Молчала бы, как я, так и дождалась бы добра-молодца, - ответила ей лягушка.
Большой каменный столб поднялся из канавы, качнулся пару раз, и встал. Усиливающийся ветер сдувал с него остатки грязи и клочья тины.
- Не ровно стоит, - заметил старичок Прохор.
- Как Пизанская башня, - подтвердил Джон.
- Как деды поставили, так и стоит, - проворчал Батя, - не нам межу править.
Подбежал Петр с березовой подпоркой. Сам слез в канаву, подпер межу. Вылез. Достал ФЭД*****, прицелился, щелкнул.
Потом присмотрелся и спросил:
- А что это за указатель. Вон, на самом верху веревками прикручен?
К верхушке межи и в самом деле была приторочена веревкой заостренная с двух сторон доска с еле различимыми буквами: «СВТ – ТМА».
- Кто ж знает? Давно ставили. Еще и аэродрома не было, - ответил старичок Прохор, - вот если только щуку спросить. Или вон, эту … зеленую. Она, если поцелуешь, чего только не вспомнит. А второй раз поцелуешь, что хочешь – то и забудет. Одним словом – баба!
Прохор указал костлявым пальцем на лягушку. Та уже снова надела корону, показала Прохору язык, и была такова!
- Не успели! – сказал Прохор. – Ну и ладно. Не велика беда!
- Беда не беда, а буквы подкрасить надо бы. У меня и карандаш есть. – Петр подошел к краю канавы и потянулся к меже.
- Эх, далеко, не достать! Ну, еще чуть-чуть!
Он не удержался на краю, взмахнул руками, как аист, и рухнул вниз, задев плечом межу.
Подставленный березовый стволик не выдержал, треснул и переломился пополам. Межа покачнулась, наклонилась еще сильнее, потом еще и еще, и медленно опустилась на прежнее место за краем канавы.
Земля чуть содрогнулась, а ветер стих.
- А ведь четверть часа стояла, - радостно проговорил старичок Прохор. – Может, на рекорд потянет!
- Да, постояла, хватит с нее. Натрудилась, - ответил Батя.
Повернулся к Даниле-мастеру:
-Ну, прощай, что ли!
- Прощай, Трофим Трофимыч! Увидимся еще. Я к тебе за малиной приду. Очень у тебя малина хорошая.
- Лады! – ответил Батя.
Данила-мастер перебежал по бревну канаву и зашагал через лес, подгоняя замысловатым свистом малахитовую ванну.
Батя, старичок Прохор, и Василиса отряхнулись, оправились, и тоже направились по тропинке назад.
Джону и Петьке доверили главное – нацепить на длинный шест ведра и нести их аккуратно, чтобы капли не пролилось, до самого дома. Ведра, чьи запотевшие бока оправдывали букву «Л» в названии, смешно болтали ножками; последнее норовило все достать пяткой до груди Петра, но тот осмотрительно держался за самый край шеста, так что основная тяжесть пришлась на плечи Джона.
- А зачем мы их несем. Они же ходячие, - спросил Петр.
- Потому и нести надо, что шибко ходячие. Чтоб «налево» не сбежали. Грязь – она дорогого стоит. Не простая, от самой межи никак! – ответил старичок Прохор.
Петру это все было в диковинку.
- А на что она вам? И Данила вон сколько набрал. Другие в ваннах моются, а он – все наоборот.
- Э-э, - важно протянул Прохор, - грязь, которая под межой набрана, на память благотворно действует. И еще коленки у коровок мазать. А еще… - Прохор ухмыльнулся и не закончил фразы, - ученый вы народ все, а простых вещей не понимаете. А туда же – межу поднимать.
- Так ведь не подняли. Она снова упала, - с сожалением вздохнул Петр, - придется так и в депеше указать, мол, попытка не удалась.
- А ты не пиши, что не удалась. Напиши, что увенчалась временным успехом, - посоветовал Джон. - Пусть там, в Столице, из этих трех слов выберут, какое попригляднее. Им там, виднее.
- И про грязь писать? – спросил Петька.
Все остановились как вкопанные и посмотрели на Петра с осуждением.
- Ты, это, брось, - сказал за всех старичок Прохор. – В столицах все свое, а это – наше, исконное.
- Да я хотел, как лучше. Чтоб инструкцию не нарушать, - промямлил Петр, - вот она – инструкция.
Он хотел вытащить что-то из кармана, но не смог - карман оказался плотно залеплен высохшей целебной грязью.
- Нам по должности строго-настрого положено инструкцию соблюдать!
Батя стукнул посохом по земле. Сухая прошлогодняя трава под ногами Петра, задымилась. Петька затоптался на месте, потом глянул под ноги и подпрыгнул:
- Горю ведь!
- То-то и оно! – проговорил Батя, отворачиваясь.
- То-то же, - повторил старичок Прохор, - не балуй.
Джон обернулся через плечо и без слов подмигнул Петру. Петр вздохнул и засеменил, пытаясь приноровиться к его широким шагам. Лицо его выражало озабоченность.
- Поторопиться бы надо, - сказала Василиса, поглядывая на солнце. – Обед пропустили, как бы и ужин не остыл, матушка велела не опаздывать.
Заулыбались, зашагали быстрее. Даже Петька перестал вздыхать и только все допытывался вполголоса у старичка Прохора, как эту заскорузлую корку от кармана отчистить.
- А то ведь и пряник некуда положить, - объяснял он, - пряники очень вкусны у Марьи Моревны, когда еще отведать придется.
- А ты заходи почаще, - отвечал ему Прохор, - почаще будешь заходить, глядишь, и почище будешь.
Вечером, после ужина, сидели по обычаю на скамейке перед домом. Василиса читала учебник, изредка откладывая его в сторону и, закрыв глаза, шепотом повторяла прочитанное. Иван сидел рядом и ковырял отверткой какой-то приборчик. Сложную электронную схему он отбросил за ненадобностью в сторону. Джон строчил письма на родину. Старичок Прохор бубнил вполголоса что-то про те времена, когда он «сорванцом бегал на русалочье озеро и спуску никому не давал». Марья Моревна и Батя просто сидели, смотрели на яблони, на ветви, усыпанные готовыми взорваться розовым цветом почки, держали друг друга за руки. Один Петька хмурился и мрачнел лицом.
Розовые от цветов ветви яблони зашевелились и в них, как в венке, показалась серая кошачья морда с желтыми глазами.
- Тьфу, - сказала морда, отплевываясь от обломанных и застрявших в шерсти почек.
Потом рот расплылся в улыбке, усы встали торчком и морда добродушно произнесла:
- Вечеряете, Трофим Трофимыч? Приятно наблюдать. А то все в трудах, трудах, даже и не заходите.
Батя молчал, ответила Марья Моревна:
- Да что к тебе заходить. Ты разве что новое расскажешь. Вон Петька – с ним и то веселей.
Желтые глаза прищурились:
- Наслышаны, наслышаны. Я, - усы дрогнули и чуть опустились, - к вам потому и пришел. Память совсем никудышная стала. Весна, а я все путаю, все перезабыл. Песни, сказки, все перемешалось, одна каша в голове и привкус такой, солоноватый, на языке. А еще на днях, восьмого числа, задумался да и обсчитался – «Руслана и Людмилу» по цене «Курочки рябы» туристам уступил.
- Конечно, - весело откликнулась Василиса, - март, потому и путаешь. Знаем мы, что у тебя за каша в голове.
- Да нет, не то. В прошлом марте такого не было. В прошлом марте почти не сбивался.
- Седина в бороду, бес в ребро, - Джон поднял голову от клавиатуры, - у вас, котов, год за сколько идет?
- Врут люди! – слезливо проговорил кот; усы повисли, и рядом с мордой появился подрагивающий кончик хвоста.
- Знаем, слышали, - оборвала его Марья Моревна, - так чего пришел-то? За сливками? Так в сенях возьми, приготовлено.
- Как чего, - быстро ответил кот, - мази целебной попросить. Для памяти. А то уволят меня, честное слово, уволят.
Он помолчал и добавил:
- А сливки тоже возьму, раз уж приготовлено.
- Как же! Для памяти ему! - воскликнула Василиса. – А к русалке приставать не будешь. А то мазь-то не только на память действует.
- Врут люди, - убежденно повторил кот, - мне точно для памяти. А русалка – она сама виновата. Прикрылась бы хоть чем. Перед экскурсантами стыдно.
- Ладно, - Марья Моревна повернулась к Бате, - дадим маленько. Для памяти.
Батя слегка нахмурился, но кивнул головой.
- Пойдем, страдалец, - Марья Моревна встала и пошла в дом. Морда исчезла из ветвей, и через мгновенье серая тень оказалась уже на крыльце у ног Марьи Моревны.
- Эх! – горестно воскликнул Петр. Он оглянулся, хотел было что-то сказать, но заметив, что все заняты делом, промолчал и обхватил голову руками. Его плечи затряслись; сквозь сдерживаемые рыдания можно было разобрать:
- И я бы мог… Жизнь прожить… Поле перейти…
Батя нахмурился и с неодобрением посмотрел на него.
- Передозировка, - Джон толкнул Ивана в бок, кивнув на Петьку, - слабоват.
- Быстро проходит, - прошептала им Василиса, - я знаю, в институте изучали.
- У меня в сарайчике лекарство припасено, - сообщил старичок Прохор и обернулся к Бате, - принести что ли?
Батя промолчал и лишь глубоко вздохнул.
- Так я принесу, - старичок Прохор поднялся и засеменил в темноту.
Батя вздохнул еще раз, поднялся и степенным шагом направился за ним.
Скоро и Василиса потащила Ивана в дом. Джон посмотрел на часы и со словами «Не всем сразу. Тут на неделю писанины» тоже попрощался.
И Петр, не дождавшись, да и не думая, о лекарстве, побрел к себе, и еще несколько раз из темноты донеслось:
- Жизнь… Поле…
По крыльцу скользнула серая тень и лукавый шепоток произнес:
- Хватит на сегодня. Сколь веревочке не виться, а сказочке – конец.
*ПРОШ – Периодический Реестр Ошибок Прошлого
** ХЛОП – ходяче-леденящий обособленный переносчик
*** КОТ – контролер оригинальной техники
**** УК – универсальный каталог
****** ФЭД – фиксатор эволюционного движения